ПЕТРОВУ всегда есть что сказать о жизни. И оттого поэт Петров часто молчалив! Причем с возрастом (Александру Даниловичу перевалило за шестьдесят) его тенденция к молчанию приобретает буквально уничижительный оттенок для окружающих!Получается, что Петров уже познал истину оптом и в розницу, и потому ему малоинтересна вялотекущая суета вокруг! То есть быть поэтом в любом случае очень привлекательно. Ругают твои стихи - значит, непризнанный гений! Восхваляют - значит просто гений! А ты, знай себе, нахлобучивай поудобнее лавровый венок на голове! Александр Петров, к счастью, признан давно и всеми. Даже женой. Потому что Петров-поэт не позволяет себе быть
банальным. И оттого он не скороспелка, а, скорее, зимний плод: крепкий, сочный и долго хранится в людской памяти. Но не залеживается. Впрочем, как и его первая и единственная пока поэтическая книжка.
Король и шут
НA ИЗНАНКЕ ворот его гаража начертано: «ГОСПОДИ! МЫ ОБА НЕ ПРАВЫ!» Александр Петров - атеист. Однако надпись принадлежит его перу. Поскольку атеизм не отрицает божественной солидарности. Гараж для Петрова - храм. Где отогреют и выслушают. «Нужна ли Богу наша исповедь, если он о нас и так все знает?!» - цитата из знаменитой записной книжки Александра.
С блокнотом Петров не расстается. Особенно, когда идет в гараж. Где после ремонта автомобилей и «ремонта» душ обычно просят: «Саша, почитай!»
 Петров не болеет амбициями. И потому трибуна гаража для него ничем не хуже иной.
 Лискинский остроумец и поэт АЛЕКСАНДР ПЕТРОВ начинался шестьдесят два года назад. На улице Кольцовской Мелбугра. «Если б не война - родился бы раньше! - уверен Петров. - На компенсацию надо подавать!»
Родившись, Александр времени не терял. Узнал вскоре, что является одиннадцатым ребенком из двенадцати детей в семье. Выяснил, что в тридцатые годы прошлого века Петровы переселились в Лиски из Верхнего Икорца. От мора бежали: железная дорога хоть как-то кормила.
 Данила, отец, был нужный стране мужик: и в гражданскую ранением отметили, и в Отечественную. Александру шел семнадцатый, когда он вместе с братьями проводил отца в последний путь. От досок гроба долго оставался потом на плече самый больной синяк в жизни.
 Сейчас Александр Данилович приближается к возрасту своего родителя. И, сопоставляя, полагает, что по своим задаткам отец был способен на большее. Только это большее волею судеб осталось в стороне. Силы были потрачены на выживание.
 Но недаром Данила и Данилыч, как не крути, одного корня. И генеалогическое древо дождалось-таки плодов: присущая Петровым естественность ума сфокусировалась в стихотворениях Александра. С особенным, наблюдательным петровским юмором. Где нет балагана и взбитых сливок словесной вычурности. Но где присутствует снайперское попадание словом в «десятку» мысли.
 Творить стихи Петров начал уже после тридцати. Когда смог, наконец, освободиться от беспокойного подражания кумиру юности Есенину. Любопытно, что приблизительно в то же время Петров вступил в КПСС. Сей шаг, вспоминает Александр Данилович, был сделан сознательно. Так как, почуяв в себе поэта, Петров искренне затревожился. Вспомнил вредные для здоровья судьбы большинства творческих людей. И поэтому компартии была отведена роль своеобразного одергивающего фактора, помогающего сохранить «облико морале».
 Также любопытно в этой связи нынешнее суждение поэта: «Если пойду сейчас в партию, то только в партию имени Степана Разина! Так хочется иногда княжну за борт утопить!»
 После подобных аргументов остается только начать собирать членские взносы. Поскольку возражать Данилычу можно, но бессмысленно: все равно запутаешься в хитросплетениях петровской мысли. Ведь Александр столь же «прост», как боксер-профессионал. Будто нечаянно откроется, чтобы потом, опередив, уложить наивного оппонента с обеих рук. Не со зла, а чтоб не расслаблялся.
 Реакция на ситуацию у Петрова редкостная. Очевидное становится вдруг невероятным, а невероятное - очевидным. И тогда яркий рассказчик Данилыч превращается в мыслителя Петрова.
 Эта метаморфоза активнее всего происходит под воздействием внешних сил: просмотра теленовостей на ночь, домашней ссоры с отлучением от рыбалки, расшалившейся печенки. В такие трудные для организма минуты Петров способен подняться до немыслимых с утра философских высот. Добавьте сюда красноречивый русский язык Александра и вы поймете с каким кошмаром в голове уходили после трехчасовой беседы с Петровым заглянувшие к нему на охмуреж представители родной из религиозных сект.
 Благородная осанистость Данилыча с непрожитой еще спортивностью плеч(активничал до 1965 года, пока в футбольном матче не переломали ноги) шутливым образом сочетается со знаменитой петровской усмешкой (Джоконда отдыхает) и таким взглядом, от какого без ума женщины с высшим образованием, а со среднеспециальным уважают и боятся.
 И вот шагает он, весь благородно-осанистый, по лискинской улочке на футбол. Кто знает, что в этот момент у Петрова в умной голове? Быть может, вызревают стихи. Быть может, стихийная компания дорогу перейдет. И Александр Данилович вдруг остро ощутит, что стихи, в принципе, никуда из головы не денутся. А вот живого общения с читателями, где можно футболить любую тему, ничем не заменишь. А тем всяческих Петрову не занимать. Ведь Данилыч оседлывает подчас не только поэтически подкованного Пегаса, но и рабочую лошадку журналиста. К пахоте на которой приучился еще в армии, когда выпускал ракетную газету "Орбита". Позже "Орбита" вынесла его на страницы "Лискинских известий", где еще в советские времена его острогранные статьи обсуждали в народных массах куда с большим энтузиазмом, чем решения пленумов.
 А все потому, что Петров умеет задеть за живое. И делает это без столь любезного иными скулежа, который легко затыкается куском. Даже говоря о пресловутой колбасе, Данилыч смачно разжует ее на строчки и выдаст суть проблемы.
 ...Проблем и у Петрова хватает. И депрессуха. И в горле сухо. И опять не пишется. Не говоря уже про то, что Данилыч живет в одной с нами стране. Да к тому же больше всего не любит фразу: «Как все!»
 Например, курить начал не как все, а рано, с 7 лет. С легкой руки пастуха деда Силая. В сорок два сумел бросить. 
 Подумал: «Если я такой умный, то почему я курю?!» Или вот мечтал заняться писательством. И расстаться с работой на железной дороге, патриотом которой назвать себя не может. Но не смог перестрадать ситуацию. Нашлись доводы: чем кормить и кормиться?! Жизнь писательская нравилась, однако, ее условия...
 Стихи Петрова давно на слуху у лискинцев. И даже попали в переплет. Книжный. С названием «Живу, живу…»
 А маленькая внучка поэта рвет книжки с плохими стихами. Значит, есть надежда. Кто-то ведь из Петровых должен пройти писательский путь от начала и до конца. Не задумываясь о выживании.
 - Что случилось, то случилось, - сказал Данилыч на прощание. - Это только кажется человеку, что вот если бы обстоятельства были другими... Но если сам г-но - не вини обстоятельства.
Моему городу
Я за тебя, не веруя, молюсь, 
 Когда иду по улице вечерней. 
 Наверно, я не первым признаюсь 
 В любви к тебе сыновней и дочерней.
 Есть города красивее, как знать, 
 Но мне на этот счет не заблудиться. 
 И чтобы Лиски сердцем понимать. 
 Конечно, надо лискинцем родиться.
 Дышу теплом ладоней-площадей, 
 В нем все, что есть, зову я отчим домом. 
 Мне город дорог памятью людей, 
 Мне все до боли с детства здесь знакомо.
 Проходит жизнь, и отойдет любовь -
 Я с этой неизбежностью смирился. 
 Но если б мне пришлось родиться вновь, 
 Конечно, я бы лискинцем родился!
 Стареют, как и людии, города. 
 А ты - подросток, и живи покуда. 
 Из Дона вся не вытечет вода -
 Но разве сотворится это чудо?!
 Москва слезам не верит - ну и пусть. 
 В больших столицах некогда им капать. 
 Я где угодно в хоре засмеюсь, 
 Но только в Лисках я могу поплакать.
КОРОЧЕ МИГА
Окончен год… Еще один виток
 Жизнь завершила… молодость уходит.
 Воспоминаний сладкий холодок
 Тревожит душу и под сердцем бродит.
 Не повторится прожитое, нет,
 Ведь время вспять не потечет вовеки.
 Земля кружится миллионы лет,
 И только миг отпущен человеку.
 И в этот миг свешаются дела,
 Прекрасной книги пишутся страницы.
 Короче мига молодость была,
 И никогда она не повторится.
***
Не понял я, где был не чуток,
 Не угадал в какой из дней
 Писать стихи устал рассудок,
 И сердце стало холодней.
 В карманах мыслей только крохи,
 что оставлял я на потом:
 Слова жуются очень плохо -
 Как сухари беззубым ртом.
 Постичь пытаясь бесконечность,
 Приходишь к истине не вдруг,
 Что наказуема беспечность
 И что тебе не каждый друг.
 Назло болезням и приметам,
 Во сне ли это, наяву,
 Зачем, не знаю, в мире этом
 Пока я есть, пока живу.
 Не удивит меня кто-либо,
 И вникнет кто в мои дела?
 А все же, жизнь, тебе спасибо
 За то, что просто ты была.
ЛИСКАМ
Бывали дни, когда в моей судьбе
Я доверялся лишь тебе и лире. 
Пока я жив, я помню о тебе
Мой самый главный добрый город в мире.
Пусть говорят, что жизнь – это борьба –
И мирный труд достоин обелиска.
Благодарю тебя, моя судьба,
Что разрешила послужить мне Лискам
Хмелеет сердце без вина,
Природу слушая, влюбленно
Благословенна тишина
И ветвь заснеженного клена.
Умоюсь снегом не спеша,
В губах он тает, словно сахар,
Ты - поле, чуткая душа,
Но чем тебя засеет пахарь?
Пусть расцветет добро и честь;
Они к лицу прекрасным людям.
Благословенно все, что есть,
Благословенно все, что будет.
И в этой мудрой тишине
Я вдруг до боли понимаю:
Чужая слава - не по мне,
Чужое горе принимаю.
***
Ах, эта чудная метель
Земле дарила свою негу.
И в снег, как в чистую постель,
Хотелось броситься с разбегу.
По белым сказочным волнам
Хотелось плыть, забыв усталость.
Чтобы вернуться к берегам,
Туда, где молодость осталась.
Ах, эта пьяная метель
Меня забавно опьянила.
Среди зимы душе апрель
Непроизвольно подарила.
Метель по улицам моим
Гуляла снежным звездопадом.
И с ней мы знали: нам двоим
Сегодня это очень надо.
Пусть через несколько недель
Ее следы уйдут в потоки.
Ах, эта чудная метель,
Мне без тебя так одиноко.
Все, что было, мне теперь дороже
И все чаще тянет в те края,
Где я был и чище, и моложе,
Где осталась молодость моя.
Песня жизни неумело спета -
Только что по этому жалеть:
Не достал я звездного билета,
А хотелось к звездам улететь.
Есть ли толк страдать от неудачи?
И судьбы не следует корить:
Неслучайно кто-то мне назначил 
О себе лишь правду говорить.
Свет холодный, серебристо-лунный,
Разрывает за окошком хмарь...
Говорят: я - человек разумный,
Говорят, что я природы царь?
